ПИТАНИЯ, КОТОРОЕ Я ЗДЕСЬ ПОЛУЧАЮ, МНЕ ВПОЛНЕ ХВАТАЕТ…
Выдержки из книги об одном из организаторов восстания в лагере смерти Собибор Алексадре Ароновиче Печерском.
…Уже десять месяцев нас гоняют из одного лагеря в другой. Смоленский лагерь. Ежедневно умирают сотни людей. Отходят во сне, падают, стоя в длинной очереди за баландой — супом из гречневой шелухи.
…Дверь закрывается, скрежещет засов, звякает висячий замок. В подвале царила кромешная тьма — подвал глубок — ни окошка, ни щёлочки. А людей там было набито столько, что и приткнуться негде. Лишь на пятый-шестой день, когда большая часть загнанных сюда людей погибла и трупы были вынесены из подвала, можно было прилечь на пару часов, и то только на боку. Мы валялись на голой сырой земле. Мы не могли отличить дня от ночи, потеряли счёт времени. Есть нам почти не давали, лишь раз в день приносили баланду и пайку хлеба в сто граммов, и мы могли догадаться, что прошли сутки. Только по голосу мы соображали, кто где лежит. В подвале мы пробыли десять суток. За это время нас ни разу не выводили. Каждый раз, когда открывалась дверь, чтобы вынести очередной труп, охранник кричал в подвал: — Долго ещё ждать, пока вы все сдохнете? Однажды старший охранник сказал:
— Вы нам уже надоели, но нет приказа вас расстрелять. Может, хватит вам мучиться, давите друг друга.
-- Борис, спишь? — спрашиваю Цыбульского, лежащего рядом со мной в подвале. — Нет. — Давайте разговаривать. Пусть каждый расскажет что-нибудь о себе. Историю какую-нибудь, байку… — Придумал! — отзывается кто-то ворчливым голосом. — На душе и так тошно, а тут ещё ты со своими разговорами. Сейчас вот откроется дверь — и всех нас к стенке… — А ты, братишка, не думай об этом, — говорю я. — Возьми хоть меня, к примеру… — и я принимаюсь рассказывать, как однажды чуть не утонул и как, в другой уже раз, не хватило минуты, чтобы мне сгореть во время пожара, как я выпал с третьего этажа и, сами видите, остался жив… Кругом немного оживились. Пошли рассказы обо всяких неслыханных случаях, посыпались и перчёные анекдоты.
…ночью в лазарет привезли несколько раненых и одиннадцать убитых эсэсовцев — результат удачной операции минских партизан. Надзиратель по прозвищу Рыба распорядился немедленно сколотить одиннадцать гробов, положить в них эсэсовцев и забить крышки. Всё нужно было сделать к трём часам, когда придут грузовики, чтобы забрать гробы на кладбище. Мы работали с великим усердием и думали: хоть бы почаще попадалась такая работёнка…
…людей раздели донага, бросили в яму с кипятком, потом вытащили их оттуда и облили ледяной водой. С каждым из них это проделали по нескольку раз, пока несчастные не умерли.
…В середине сентября 1943 года в течение трёх дней никого на работу не выводили. 18 сентября в 4 часа утра, ещё было совсем темно, с нар подняли всех евреев и приказали им выйти из бараков со своими узлами в руках; потом велели выстроиться в очередь за получением «пайка на дорогу» — 300 граммов хлеба. Двор был заполнен людьми, но стояла полная тишина. Дети в страхе жались к матерям. …В то утро никого не пороли, не обливали кипятком, не травили собаками. Комендант Вакс, играя своей плёткой, обратился к собравшимся с такой речью: — Вам повезло! Сейчас вас отведут на вокзал. Вы едете в Германию. Фюрер дарует вам жизнь. Будете работать в Германии… Когда колонна проходила мимо гетто, жители его, сами изголодавшиеся, живые скелеты, стали бросать через колючую проволоку хлеб, картофель, свёклу, морковь, головки капусты. Из гетто доносились слова прощания, плач и отчаянные выкрики: — Вас ведут на смерть! Вы слышите? На смерть. Вдали от вокзала, в поле, стоял эшелон из двадцати пяти товарных вагонов. В каждый вагон загружали по семьдесят человек — мужчин, женщин, детей. В вагонах — ни нар, ни скамеек. Чтобы прилечь, и речи не могло быть. Стояли стиснутые со всех сторон. Так ехали мы четверо суток, не зная куда. За всё время, что были в пути, нам не дали ни крошки хлеба, ни капли воды.
…На пятые сутки, 22 сентября 1943 года, к вечеру, эшелон прибыл на заброшенный полустанок. Большими черными буквами по белому было написано «Собибор». С одной стороны станции простирался лес, с другой — находился лагерь, обнесённый трёхметровым забором из колючей проволоки в три ряда. Из проволочного ограждения кое-где торчали ветки деревьев. Нам принесли воду — первый раз за пять суток. Пищу всё ещё не давали. На ночь опять заперли все вагоны.
…В воздухе распространился запах гари. — Что там горит? — спросил я. — Не спрашивайте, — ответил Борух, так звали нашего нового знакомого, — там сжигают тела ваших товарищей, которые прибыли с вами. У меня потемнело в глазах. А Борух продолжил: — Вы не первые и не последние. День через день сюда прибывают эшелоны по две тысячи человек каждый. А лагерь существует уже около полутора лет. Подсчитать сами можете. Сюда поступали евреи из Польши, Чехословакии, Франции, Голландии. Но из Советской России впервые вижу. В первом лагере, куда нас отсортировали, расположены мастерские: сапожные, портняжные, столярные. Здесь же находятся два дома для немецких офицеров. Как только вас отделили и привели сюда, остальных увели во второй лагерь. Вам повезло…
…Из первого лагеря имеется проход во второй лагерь, куда гонят основную массу прибывших лагерников. Там им приказывают положить привезённые с собою узлы и раздеться, чтобы идти в «баню». У женщин отрезают волосы. Всё делается тихо и быстро. Потом происходит сортировка и упаковка их вещей. А людей отправляют в третий лагерь, в так называемую «небесную дорогу».
…На первый взгляд, там устроено всё так, как положено быть в бане: краны для горячей и холодной воды, бочки для мытья… Как только люди входят в «баню», за ними немедленно запирают двери и сверху начинают спускаться густые, тёмные клубы дыма. Раздаются душераздирающие крики. Но продолжается это недолго. Вскоре крики переходят в клокотание, хрип, люди, задыхаясь, корчатся в предсмертных судорогах. Матери собственным телом пытаются прикрыть детей. «Банщик» следит через маленькое окошечко в потолке за ходом «процедуры». Пятнадцать минут — и всё кончено. Тогда открывается пол и мёртвые тела вываливаются в вагонетки, заранее подготовленные в подвальном помещении «бани». Нагруженные вагонетки выкатывают из подвала. Все делается быстро и организованно, по последнему слову немецкой техники. Тела складывают в определённом порядке, обливают горючей жидкостью и поджигают.
…в том лагере держали триста гусей и во время работы «бани», их гоняли, чтобы своим гоготом гуси заглушали истошные крики людей.
…Однажды был такой случай. Машина, подающая газ в “баню”, неожиданно испортилась, как раз тогда, когда там находились люди. Несчастные взломали двери и стали разбегаться, часть бежавших расстреляли во дворе, остальных загнали обратно в “баню”. Механик исправил машину, и всё пошло своим порядком.
…женский барак. Обитатели барака сидели на нижних нарах. С ними проводили время «восточники» — так звали советских. Люди изголодавшиеся, утомленные от непосильного труда, исполосованные кнутами, обречённые на смерть. Но стоило им немного отдохнуть, как наступало оживление, особенно здесь, в обществе женщин. Каждый старался распрямить спину, глаза блестели, раздавался смех, повсюду слышались оживлённые разговоры. О чём только здесь не говорили… О войне и как пойдут дела на фронте, о странах и городах, о науке и технике, о театре, музыке, литературе, о противоречиях человеческой природы, о будущем. Здесь смеялись и плакали, целовались. И оживали давно забытые чувства: любовь, ревность и другие переживания — всё, чем живо человеческое сердце.
Мы подошли к Люке. В ней было что-то такое, что вызывало к себе доверие. Оказалось, она из Голландии. Мне только неясно было, как мы поймем друг друга. Но тут же я подумал, что, может быть, для начала это и лучше. Сидя возле неё, я смогу разговаривать с людьми свободно обо всём, что мне нужно. Мы разговорились. Я говорил по-русски. Люка по-немецки. Шлойме — на идиш. Так что беседовали с Люкой через него, и нередко получалась забавная путаница, что вызывало смех, и у нас, и у тех, кто сидел поблизости и слышал наш разговор «втроем».
С этого времени мы стали видеться с Люкой каждый вечер. Понемногу мы научились понимать друг друга. С одного моего слова она догадывалась, что я хочу сказать. Несмотря на свою молодость, она уже многое пережила.
Прошло несколько тяжелых дней, в течение которых прибыло два новых эшелона с жертвами. Опять гоготали гуси. В один из таких вечеров сидели мы с Люкой во дворе на штабеле досок. Она много курила. Я ее спросил:
— Люка, сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— А мне тридцать пять, ты могла бы быть моей дочерью. Я гожусь тебе в отцы, поэтому ты должна меня слушаться.
— Пожалуйста, я готова.
— Брось курить. Мне это неприятно.
— Не могу. Нервы. Знаешь, что это такое?
— Нервы и по-русски тоже нервы. И не нервы виноваты в этом. Это плохая привычка.
— Не говори так. Ты знаешь, Саша, где я работаю? Во дворе с кроликами. Двор перегорожен деревянным забором. Через щели забора я вижу всё… Сперва выпускают сотни гусей. Они идут так величаво… За гусями часами тянутся голые, сгорбившиеся люди — мужчины, женщины, дети. Их гонят партиями, по восемьсот человек сразу — туда, в третий лагерь, к кирпичным зданиям. Когда они туда входят, за ними закрываются железные ворота, затем включается дизель и начинает поступать газ… Я смотрю, меня трясёт как в лихорадке, но я не могу оторвать глаз. Иногда некоторые спрашивают: «Куда нас ведут?» — словно их кто-то слушает и может им ответить… А я дрожу и молчу. Крикнуть, сказать им, что их ведут на смерть? Разве этим я помогу? Наоборот, так они идут хотя бы без слёз, без криков, не унижаются перед убийцами. Но это так страшно, Саша, так страшно…
В этот вечер Люка рассказала…
Она не голландка. Она еврейка из Германии. Они жили в Гамбурге. Её отец был видным немецким революционером. Когда Гитлер пришёл к власти, отца хотели арестовать, но он скрылся. Мать пытали, требовали, чтобы она указала, где скрывается муж, чтобы назвала людей, посещавших их дом. Того же добивались от Люки, угрожали пытками. Она плакала. Но немцы от них ничего не добились. С помощью друзей отца мама с детьми переехала в Голландию, а спустя некоторое время приехал туда и отец. У них был радиоприёмник, по вечерам в их доме собирались люди и слушали передачи из Москвы. Потом немцы оккупировали Голландию, и отец опять бежал. А мать и Люку с двумя её братьями арестовали и привезли в Собибор. Братьев убили, а они с матерью живы, работают.
... — И ещё кое-что хочу сказать тебе, — продолжал Блятман. — Через несколько дней перейдёшь ночевать в столярную мастерскую. Насколько возможно, избегай встреч с Городецким. А если спросит о чём, скажи, что я тебя туда перевёл. В работе тебе будет помогать Лейтман, польский коммунист. При Пилсудском он много лет отсидел в тюрьме. Лейтман тоже ночует в мастерской. Когда ты мне понадобишься, разыщу.
…Гуляя ночью по лагерю со своей любовницей, эсэсовец Вакс, второй помощник Лёкке, увидел вышедшего из барака во двор, должно быть по нужде, заключённого. Желая похвастаться перед женщиной своей меткостью, Вакс поднял автомат и короткой очередью прошил человека. Все мы были потрясены.
В другой раз, вернувшись с работы, Борис Цыбульский принес ещё более страшную весть. Двое заключенных из группы, в которой он работал, бежали. Остальных сорок человек охранники выстроили в одну шеренгу и каждого пятого расстреляли. Борис рассказывал:
— Понимаешь, Саша, я был четвёртым. Я всё видел. И у меня всё время стоит перед глазами сосед справа. Их по одному подводили к яме, которую они сами выкопали, и стреляли им в затылок.
…В последние дни я обратил внимание, что отправляющемуся в караул наряду, утром выдают по пять патронов каждому. И потом патроны передаются по смене. Значит, можно было сделать вывод, что охранники, находящиеся вне караула, не имеют патронов.
...Ночью мы раздали ножи, а также несколько десятков изготовленных кузнецами по нашему заказу небольших топориков, таких, чтобы было удобно спрятать под полой. Нуждающиеся получили тёплую одежду. Когда и как идём, было известно только руководителям организации.
…А мой план был такой: в первую очередь мы должны уничтожить офицерскую группу, управляющую лагерем. Понятно, поодиночке, без малейшего шума. Но за короткое время, полагаю за час, не больше. Быстрее вряд ли получится, а растянуть на более длительное время — опасно, могут спохватиться, поднимут тревогу. Уничтожение немецких офицеров осуществляют самые надёжные люди из советских военнопленных, которых я лично знаю, и уверен, что на них можно положиться. Ясно, что для такого дела требуются люди отважные, решительные, с твёрдой рукой. Минута колебания, провал только одного участника операции могут привести к гибели всех.
…В четыре часа специально выделенная для этого группа людей перережет телефонную связь, идущую через второй лагерь к резерву охраны. Провод надо срезать с обоих столбов и обязательно спрятать, чтобы лишить возможности скорого восстановления связи.
Утром в барак вошли немецкие офицеры во главе с Френцелем. Френцель приказал больным подняться и выйти из барака. Без сомнений, их повели убивать. Среди восемнадцати был один парень из Голландии. Он еле стоял на ногах. Жена его, узнав, куда ведут мужа, побежала за колонной с криками: — Убийцы! Я знаю, куда вы ведёте моего мужа. И меня берите с ним. Не хочу жить без него. Вы слышите, подлецы? Не хочу… Она взяла мужа под руку и, поддерживая его, пошла вместе с колонной на смерть.
…Прибыл очередной эшелон. Когда люди уже были раздеты, они, видимо, догадались, куда их ведут, и, голые, в страхе, побежали. Но куда могли они бежать? Все ринулись к проволочным заграждениям, а там их встретили огнём из автоматов и винтовок. Много народу погибло от пуль, остальных загнали в газовые камеры. На этот раз костры горели до поздней ночи. Высоченное пламя освещало своим кошмарным светом и вечернее черное небо, и весь лагерь с округой. Немые от ужаса, смотрели мы на огонь.
… За последнее время в лагере что-то происходит. Люди стали беспокойные.
— Им есть отчего беспокоиться.
— Да, но до вашего прибытия это не было заметно в такой мере. Ясно, вы что-то готовите. Я скажу вам проще: вы готовите побег.
— Обвинить легче всего. Какие у вас доказательства?
… Я часто присматривался к Бжецкому. Пиджак расстёгнут, кепи набекрень, глаз с прищуром, ходит хозяином повсюду, всегда с нагайкой в руке, позволяет себе бить лагерников. Если девушка понравится ему, он ей спуску не дает, пока та не уступит. Но ни разу не слышал я, чтобы он доносил немцам.
— Скажите, — спросил я его, — вы могли бы убить немца?
Бжецкий ответил не сразу.
… Унтершарфюрер Эрнст Берг подъехал верхом к портняжной мастерской раньше назначенного ему времени. Он соскочил с лошади, оставил её с опущенными поводьями и вошёл в мастерскую. Все, как обычно, встали. Шубаев отошёл к краю стола. У ножки стола стоял топор, прикрытый гимнастёркой. Унтершарфюрер снял пояс с кобурой вместе с пистолетом и положил на стол. Снял френч. Портной Юзеф сразу же подскочил с костюмом и стал его примерять Бергу. Сеня пододвинулся к столу, чтобы, в случае необходимости перехватить пистолет. Под предлогом лучшего освещения, Юзеф повернул немца спиной к Шубаеву…
…Утром, получив по кружке кипятка, мы, сорок заключённых, отправились в лес рубить дрова. Работа шла трудно. Голодные, измученные… Френцель расхаживал вокруг, помахивал плёткой и подгонял:
— Шнель! Шнель! Вот он подкрался к рослому голландцу в очках. Тот на мгновение отложил топор, чтобы протереть очки, — и тут же над его головой свистнула плётка, очки упали и разбились. А что он мог без очков? Вслепую, почти ничего не видя, он стал колотить топором по чурбаку. Френцель ещё раз стегнул его кнутом. Голландец застонал, но даже не оглянулся. А садист, пьянея от наслаждения, продолжал его истязать.
Я стоял метрах в пяти от них и видел всё происходящее. На какое-то мгновение я даже опустил топор.
Френцель тут же заметил это и подозвал меня:
— Ком!
Делать нечего, пришлось подойти. Я хотел одного: чтобы этот выродок видел, что я его не боюсь. Я выдержал его наглый, издевательский взгляд.
Он грубо оттолкнул голландца и произнёс на ломаном русском языке:
— Русский солдат! Я вижу, тебе не нравится, как я наказываю этого лентяя. Так вот, даю пять минут, чтобы ты расколол этот чурбак. Если расколешь — дам… Подойди! (нем.) 50 пачку сигарет. Если опоздаешь хоть на мгновение — получишь двадцать пять ударов. Он ядовито ухмыльнулся, отступил на несколько шагов, снял с руки золотые часы и взглянул на них.
Пока он всё это проделывал, я успел внимательно осмотреть чурбак, чтобы понять, с какой стороны мне будет удобнее колоть его. С каким удовольствием я опустил бы сейчас топор на голову убийцы!
— Начинай!
Чурбак весь в сучках, узловатый, твёрдый. Я напрягаю последние силы. Удар, ещё и ещё удар! Чурбак расседается надвое. Остальное даётся мне уже значительно легче. Хотя день был холодный, я весь покрылся потом. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ломило руки и поясницу. Подняв голову, я увидел, что Френцель подаёт мне пачку сигарет.
— Четыре с половиной минуты, — сказал он, надевая часы. — Я обещал, получай.
Но я не мог заставить себя принять подачку из его рук. Разум подсказывал: «Возьми, не то восстановишь Френцеля против себя, а это может отразиться на деле, которое ты задумал». Но сердце говорило: «Нет! Эти руки только что истязали твоего товарища!»
— Благодарю, не курю, — ответил я. Френцель ушёл куда-то и вернулся минут через двадцать. Теперь он держал полбуханки хлеба и кусок маргарина.
— Русский солдат, бери! Я вновь увидел его злые холодные глаза, его кривую усмешку, не обещавшую ничего хорошего. Никогда дьявол ещё не искушал меня так, как сейчас, когда я смотрел на этот хлеб и маргарин. Как хотелось есть! Но…
— Очень благодарен. Питания, которое я здесь получаю, мне вполне хватает.
Френцель уловил иронию, прозвучавшую в моих словах. Усмешка сползла с его сытого лица. Он задумчиво и в то же время с угрозой переспросил:
— Значит, не хочешь?
— Благодарю, я сыт.
Френцель судорожно сжал в руке плётку, но что-то удерживало его от того, чтобы ударить меня, как он это делал обычно раз по сто в день. Он стиснул зубы, резко повернулся и ушёл.
Когда он скрылся из виду, ребята подбежали ко мне:
— Почему не взял?
— Ведь он тебя избить мог!
— Что избить! Убить!
— Ты бы и сам поел, и нас бы не обделил — дал бы по шматку… Но другие говорили:
— Ты правильно сделал!
Я смотрел на моих товарищей, и сердце разрывалось на части. Хотелось сказать им: «Держитесь, ребята! Выше головы! Пусть враги чувствуют, что мы остаёмся людьми». Но они и так понимали меня. Без слов.
Из книги Ильи Васильева: «Александр Печерский: Прорыв в Бессмертие». Год издания: 2013 (По воспоминаниям узника Собибора Печерского)
Коротко об Александре Ароновиче Печерском.
Родился в 1909 году в Кременчуге. Сын адвоката с еврейскими корнями. В 1915 году вместе с родителями переехал в Ростов-на-Дону. Работал электриком паровозоремонтного завода, закончил университет. С 1936 года -- инспектор хозяйственной части Ростовского финансово-экономического института.
В сентябре 1941 года аттестован на воинское звание техника-интенданта 2 ранга, соответствовавшее воинскому званию «лейтенант», служил в штабе полка 19 армии в должности делопроизводителя.
В октябре 1941 года попал в окружение под Вязьмой, был ранен, попал в плен к немцам. В мае 1942 года пытался бежать из плена с четырьмя другими заключёнными. Побег сорвался, и беглецов отправили в штрафной лагерь в Борисове, а оттуда – в Минск. Затем оказался в польском концлагере Собибор. Там он стал руководителем восстания заключённых. Первоначальный план побега удался лишь частично — восставшие смогли убить 12 эсэсовцев из персонала лагеря, но завладеть оружейным складом не удалось. Охрана открыла огонь по заключённым, и они прорывались из лагеря в лес через минные поля. Из почти 550 заключённых рабочего лагеря 130 не приняли участие в восстании (остались в лагере), около 80 погибли при побеге, ещё 170 были пойманы немцами в ходе поисков. Все оставшиеся в лагере и пойманные после побега были расстреляны. До конца войны дожили лишь 53 участника восстания.
Печерский с несколькими товарищами пробился в Белоруссию к советским партизанам, воевал подрывником. После воссоединения с красноармейскими частями его арестовали и отправили в штурмовой стрелковый батальон — разновидность штрафбата. Ранен в боях, получил инвалидность. После окончания войны -- вернулся в Ростов-на-Дону. Умер в 1990 году.
-----------
Уважаемые читатели, новые материалы на сайте мы стараемся размещать, примерно, раз в месяц. Сообщайте друзьям своим, оставляйте ссылки на наше независимое издание во всемирной сети. Вместе мы -- сила!
Новые музыкальные ролики, не вошедшие в раздел «Музыкальная шкатулка», вы можете отыскать на канале Youtube.com – «Дунайская волна» dunvolna.org
https://www.youtube.com/channel/UCvVnq57yoAzFACIA1X3a-2g/videos?shelf_id=0&view=0&sort=dd
2019 год